Дай мне жить так, как я хочу ©
1. Инквизитор.
«Здесь холодно…»
Здесь холодно.
Здесь всегда холодно, но иногда мне это нравится... не сейчас. От холода сводит пальцы, и приходится сжимать их изо всех сил, чтобы не выронить сигарету.
Только не хватало еще устроить пожар на крыше собственного дома. Но ведь это уже не мой дом...
Как холодно.
Закрываю глаза, пытаюсь представить что-то теплое, но вижу только темноту.
Не следовало приходить сюда. Никогда нельзя возвращаться туда, где был счастлив.
Где мы были счастливы?
Я никогда не решался спросить, хорошо ли тебе со мной. Боялся услышать ответ. Любой. Боялся, что ты уйдешь... боялся, что останешься, и я сделаю тебя несчастной.
Я трус... я боялся самого себя. Боялся, что причиню тебе боль.
Мне нравилось просто быть рядом с тобой. Смотреть в твои глаза. Слушать, как бьется твое сердце.
Наблюдать за игрой солнечных зайчиков на твоих волосах. Я любил тебя. И сейчас люблю… почему я никогда не мог доказать это на деле?
Я никогда не рассказывал тебе, что на самом деле происходило. Ты спрашивала – иногда, потом, наверное, поняла, что все равно не получишь ответа. Как дела? Нормально. Все по-прежнему. Это неинтересно. Я хотел рассказать… но не мог. Боялся. Просто слишком много страха.
Никто раньше не спрашивал меня ни о чем. Все только говорили сами, не нуждаясь в моих ответах. А, если я пытался что-то сказать сам, меня перебивали. Что мои дела по сравнению с их новостями! Я просто не привык к тому, что кому-то может быть интересно. И перестал пытаться кого-то заинтересовать. Научился молчать – слушать – говорить о том, о чем они хотели. Научился терпеть. Кивать и улыбаться.
С тобой мне не приходилось так делать. Так странно! Не нужно было притворяться. Но маска слишком приросла к лицу, и ты, наверное, не видела под ней моего настоящего облика…
...дальше
В трущобы я забирался довольно часто – и по служебной необходимости, и ради развлечения, и для того, чтобы поохотиться – а почему бы и нет, раз предоставляется такая возможность? Я не боялся быть узнанным, хотя многие люди и знали в лицо тех, кто работал на инквизицию. Но по ночам серы не только кошки.
Я крался по улицам, прижимаясь к стенам и стараясь не попадаться на глаза будущим жертвам. Я научился убивать так же легко и быстро, как настоящие звери. Прятать трупы не было необходимости – здесь всегда полно крыс и бродячих собак, они делали это лучше меня. В изгрызенных остатках трудно опознать человека…
Сегодня охота была более чем удачной. Всегда предпочитал женскую кровь мужской, и, в любом случае, в городе слишком много развелось шлюх. Это не дело. Кому-то приходится быть санитаром этих джунглей – почему бы и не мне?
Когда все было кончено, я оставил ее тело в переулке – там до него скорее доберутся мохнатые мусорщики.
Приятного аппетита, коллеги.
В тех кварталах, что прилегали к порту, всегда было людно – даже по ночам, особенно по ночам, и туда я старался не соваться, но сегодня решил заглянуть – на всякий случай, ведь этим утром пришел корабль, и следовало хотя бы узнать – какие новости он принес. На улицах, действительно, толпился народ, по большинству – моряки и девки из местных домов развлечений. Здесь небезопасно было гулять даже днем, а уж о таких прогулках, как эта, можно было смело сказать – самоубийство. Особенно, если один… и не вооружен…
Я иду медленно, стараясь держаться в темноте и не привлекать к себе внимания. Это не всегда срабатывает – на меня все равно смотрят, я слишком отличаюсь от тех, кто обычно проводит здесь время. Уличные сутенеры предлагают услуги своих подопечных, а, когда я отказываюсь, насмешливо свистят и мяукают мне вслед. Награждают нелестными прозвищами. Смешно! Неужели люди обижаются на правду?
В конце концов, я останавливаюсь у перил пристани и зажигаю сигарету. Здесь никто не курит, здесь люди даже не знают, что это такое – табак, и незачем привлекать к себе косые взгляды, но мне уже все равно. Я просто устал… и хочу отдохнуть. Вряд ли кто-нибудь заметит что-то необычное.
И все-таки уже через минуту я чувствую на себе чей-то излишне пристальный взгляд. Нет, этот человек не замышляет недоброго, иначе не стал бы смотреть, просто ударил бы. Поэтому я спокойно оборачиваюсь, не выпуская из зубов сигареты.
Передо мной стоит девушка.
Длинные светлые волосы падают свободно на ее плечи, она кутается в пелерину – слишком дорогую, чтобы принадлежать портовой шлюшке, слишком яркую, чтобы лежать на плечах дамы из высшего общества.
- Привет, - просто говорю я.
- Привет, - легко отвечает она. Не улыбается, не отходит в сторону, безо всякого удивления смотрит на меня и мою сигарету.
- Можно, я не буду искать повод для знакомства?
- Запросто, - она пожимает плечами, пелерина слегка сползает, открывая полоску молочно-белой кожи.
Девушка откровенно красива, и мне действительно хочется с ней познакомиться – почему нет?
Представляюсь, она тоже называет свое имя. Оно ничего не говорит мне, но, когда девушка подходит ближе, я понимаю, что ее лицо кажется мне таким же знакомым, как и голос. Странно. Она останавливается у перил и смотрит в воду. Удивительное дело, она совсем не похожа на шлюшку, но что же она, в таком случае, делает здесь? Некоторое время мы обмениваемся общими фразами – о том, что пришел корабль и о том, что завтра в Чимниз будет выступать бродячий театр, труппу которого сегодня ограбили прямо в этом квартале. Девушка настолько же в курсе городских сплетен, как и я… это не странно, ведь у шлюшек поставщиков информации не меньше, чем у инквизиторов.
Вот только она не похожа не шлюшку. Не похожа, и все тут. И, даже когда я обнимаю ее за талию –«здесь холодно… почему бы нам не поискать местечко потеплее?» - ее согласие кажется мне каким-то неестественным. Она словно играет роль – хорошо заученную, но совсем ей не подходящую. Тем не менее, дом, куда она меня приглашает, не может быть ничем, кроме обиталища портового сброда, «столичных клопов», как называет их Мэндор. Мэндора здесь нет, но я все равно вижу, как он презрительно морщится, произнося эти слова. Он всегда был слишком щепетилен в вопросах общения с противоположным (и не только) полом.
- Надеюсь, здесь не водятся животные крупнее кроликов? - Интересуюсь я, когда мы поднимаемся по лестнице.
- Водились, но их съели, - отвечает она, гремя связкой ключей.
Ее платье не слишком-то длинное и, когда она идет впереди, немного излишне обнажает ее ножки.
Зрелище привлекательное, спору нет, но оно пробуждает во мне все первобытные инстинкты.
Прежде, чем мозг успевает среагировать, я тянусь к ней и глажу ее по спинке. Руке не удается спуститься ниже – девушка ловко ловит ее и отбрасывает в сторону.
- Прекрати, - говорит она, хмурясь.
- Как скажешь.
Наверное, я схожу с ума. Но очень давно, еще до того, как начался этот бесконечный путь по Тропе, я знал девушку, которая поступала точно так же.
За закрытой дверью моя маленькая подруга перестает быть такой неподатливой, как будто снова надевает маску шлюшки. Она позволяет обнять себя, позволяет распутать завязки на корсете и стянуть с не платье.
Да, я не ошибся, она слишком чистенькая и ухоженная для «королевы столичных клопов». На ней дорогое белье, но, черт возьми, портовые девки вообще не носят белья! Здесь точно что-то не так… Но меня это совсем не пугает. Она слишком красива, чтобы сбежать от нее из-за глупых подозрений.
- Ты же не собираешься заниматься этим в коридоре? – Ее рука забирается мне в волосы, взъерошивая их. Чертовски приятное ощущение, я сжимаю ее пальцы и заставляю ее продолжить ее занятие. Она послушно касается моей прически еще раз и все-таки выворачивается из объятий. – Для этого есть спальня.
- А если я предпочитаю делать это на полу?
- Но в спальне на полу ковер. А здесь ты замерзнешь…ты ведь уже дрожишь.
Да. Здесь холодно. Набрасываю ей на плечи свой плащ, и иду вслед за ней в спальню. Только сейчас замечаю, что на рубашке у меня брызги крови – последний привет менее удачливой представительницы древнейшей профессии, которая сегодня послужила мне (и крысам) ужином… надеюсь, девушка этого не заметит… а, если заметит, всегда можно соврать что-нибудь.
Но она не замечает.
Ее обиталище такое же ненастоящее, как и она. Словно кто-то с хорошим вкусом и чувством стиля попытался создать модель комнаты шлюхи… слишком изящно. Слишком чисто.
- Здесь красиво.
- Я знаю. – Ни «спасибо», ни еще каких-то слов в этом роде. Она все больше напоминает мне ту, которую я когда-то знал. Абсурд, нелепость… но передо мной словно оказалась та же самая девушка.
- Но красота этой комнаты не идет ни в малейшее сравнение с твоей красотой.
- Ты всем так говоришь? – Она садится на кровать и сбрасывает плащ.
- Я говорю правду, - ничего не значащее выражение.
Она зевает с демонстративной скукой.
- Мы вроде пришли греться. Или ты не знаешь способа лучше разговоров?
Я отлично знаю способ, и демонстрирую ей его. Да, сегодня я, похоже, буду не на высоте – а все потому, что, чем ближе я подхожу, тем более знакомым мне кажется все в ней – и это пугает. Словно время обратилось вспять. Очертания стройного тела. Золотистый пушок между лопаток. Запах светлых волос, таких длинных, что, когда она сидит, они почти касаются постели. Блеск полуприкрытых зеленых глаз… мягкие губы… нежная кожа… я ласкаю ее тело, как будто невзначай касаюсь того места, где у той девушки была родинка.
…как будто касаюсь раскаленного железа.
- Ты чего? – Спрашивает она. – Что случилось?
- Ничего, - отвечаю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Показалось, что кто-то идет.
- Нервы, - вздыхает она, и тут же удивленно вскрикивает, когда я снова сжимаю ее в объятиях.
Я не хочу ее отпускать. Никогда больше. Хочу провести остаток вечности вот так, обнимая ее, вдыхая запах ее кожи, слушая, как бьется ее сердце.
Это невозможно, но мы снова встретились. Этого никогда не должно было случиться, но я знал, с самого начала знал, что однажды произойдет нечто подобное. Я ждал этого.
Она не узнает меня – неудивительно, она никогда не догадывалась, что я могу стать человеком, если захочу.
Она уверена, что я остался ниже по Тропе – навсегда.
Ну и пусть. Я не буду ей ни о чем рассказывать. Достаточно и того, что она снова рядом… достаточно, что я помню все.
Я помню, что ей нравилось. Когда она, наконец, просит ее отпустить, пока она не задохнулась, я слушаюсь.
Отодвигаюсь в сторону, касаюсь губами ее шеи, прикусывая кожу. Ласкаю языком жилки на ее шейке, постепенно спускаясь ниже. Покрываю поцелуями ее тело, не пропуская ни миллиметра, слизываю ее запах, пьянящий, как вино.
Когда мои зубы касаются ее груди, она вздрагивает. Наверное, моя нервная дрожь передалась и ей тоже… хотя, ей всегда нравилось, когда я это делал.
Глажу языком пушок на ее животе, она вздрагивает, когда я прикасаюсь к ней. И мне вдруг становится страшно.
Тот самый страх. Я не хочу делать ей больно. Она всегда была такой маленькой… хрупкой… нежной… я боюсь, что причиню ей вред.
Но она снова обнимает меня, притягивает к себе – да, так делают все «королевы», если клиент ведет себя странно. Как я сейчас.
Но она не была «королевой». Она просто всегда так делала…когда я начинал бояться.
И я не клиент «королевы». Я целую ее – вот чего не позволено никому на ночных улицах! – впиваюсь в ее рот, чувствуя холодок ровных зубов, добираюсь до ее язычка, и страх тает, как и раньше, как было за много-много лет и много-много миров отсюда.
Ее ногти впиваются мне в спину, оставляя на коже царапины.
…звезды и полосы…
...это как взрыв. Как рождение новой вселенной. Как будто падаешь с высоты птичьего полета и разбиваешься на тысячи осколков.
…не знаю, как звучал мой крик – не звериный и не человеческий, когда мы с ней оказались в самом центре сверхновой звезды…
Она лежит у меня на плече, закрыв глаза, и ее спокойное дыхание ласкает мою кожу. Как утренний ветерок.
Как шелк…
- Устал? – Спрашивает она. В ее голосе насмешка, совсем не обидная.
- Нет…
- Врешь. Ты же еле дышишь… учти, я тебя домой на руках не потащу.
Мы смеемся, как будто знали друг друга всю жизнь. Как странно, я уверен, что она-то меня не помнит! Но ее совеем не удивляет то, что я шепчу в ее бархатные ушки всякие ласковые глупости, что все произошло так быстро… что мы вообще встретились.
Почему она оказалась здесь… почему она подошла ко мне? Если она не узнала меня, это может означать только одно. Светлые снова взялись за свое и подослали ее ко мне. Наблюдать. Выжидать. Строить вокруг меня сети… они снова хотят прогнать меня с Тропы.
Сердце продолжает колотиться, как у зайца, и эта последняя мысль совершенно не помогает успокоиться.
Она встает, снова выскальзывая из моих рук.
- Хочешь есть? – Спрашивает она, как будто это тоже в порядке вещей.
- Не уходи, - прошу я, но, конечно, напрасно. Она накидывает что-то шелковое и выходит из комнаты. Надо пойти за ней. Но у меня действительно нет сил шевелиться… странно. Это ведь она раньше имела привычку засыпать после таких игр. Утыкаюсь в подушку, снова вдыхая ее запах.
Тот самый запах… аромат диких цветов. Я не смог бы забыть его, даже если бы захотел. Звон какой-то посуды на кухне. Заставляю себя встряхнуться, очнуться от грез. Встаю с кровати, оглядываю комнату. Найти хоть что-то, что объяснило бы эту встречу, объяснило бы ее присутствие здесь! Вдруг я все-таки ошибся?
Шкаф. Открываю его, перебираю платья – слишком дорогие для шлюхи… слишком вызывающие для леди. Нет времени осмотреть их подробно, нет времени искать что-то, что может быть в них спрятано. Проклятье, знать бы, что я ищу.
К черту одежду! В шкафу еще полно ящиков, нужно осмотреть их. Терпеть не могу копаться в чужих вещах – и в не чужих, тем более. В ее вещах я никогда не рылся… чувствую себя последним подонком, заглядывая в ящики.
Однако предмет, который я искал, нашелся не в шкафу. Он лежал на столе, под перевернутым зеркалом, рядом с шейным платком. Отчаявшись что-то найти, я просто взял платок в руки… когда-то у нее был почти такой же.
Когда-то это была одна из моих любимых вещей… но это просто красивый платочек, любой может купить себе такой. А вот под платком обнаружилось ожерелье. Маленькое и тонкое, из серебристых матовых камней.
Я никогда не знал, как они называются.
Перебираю камни. Они прохладные, и их холод завораживает. Проникает под кожу, затягивает душу корочкой льда. Та, которую я когда-то любил, теперь ведет игру против меня. Как жестоко. Как несправедливо.
- Что ты делаешь?
Я не оборачиваюсь, даже не вздрагиваю. Ничем не выдаю своих чувств, только вот проклятое сердце не хочет успокоиться, и бьется, как подстреленная птица.
- Смотрю. – Протягиваю ей ожерелье. Она берет его и откладывает на стол. Равнодушно. Спокойно. – Что это?
- Просто безделушка.
- Красивая. Что это за камни?
- Наверное, это вообще не камни. Стекло!
Хотел бы я, чтобы это было стекло. Но это не может быть стеклом… это может быть только тем самым ожерельем.
Интересно, если бы я показал ей тот самый перстень – она узнала бы его?
…она лжет насчет ожерелья. Но она не знает меня. Зачем ей рассказывать первому встречному – что это? Что это значило для нас с ней?
Или только для меня… я ведь никогда не спрашивал ее об этом…
- Эй, ты что, уснул?
- Вроде нет.
- Есть, спрашиваю, хочешь?
- Как насчет десерта?
- Какого еще…? - Она вскидывает бровки, притворяясь, что не понимает, о чем я говорю.
Значит, нужно объяснить. Беру ее на руки и несу к кровати. Она не пытается вырваться, даже когда я сажаю ее на постель и опускаюсь перед ней на колени…
Когда я покинул ее дом, уже рассвело. До еды дело так и не дошло. Не дошло и до денег, я даже не предложил их ей – а она не попросила. Ей не шла роль распутной девчонки… она все время забывала сценарий.
Но я был этому только рад. И думать хотелось только о том, что она пообещала – мы встретимся еще раз. Обязательно встретимся.
Я шел по улице и улыбался. На меня странно смотрели, но я не мог погасить эту улыбку. Я мечтал, как ребенок – о том, куда отведу ее, о том, что мы будем делать, когда снова увидимся. Не хотелось думать ни о чем другом. Не хотелось верить в дурные предчувствия. Не хотелось слушать назойливый голосок, так похожий на голос Шебалу, моей очаровательной мамочки.
«Почему она оказалась здесь? Почему подстроила эту встречу? Зачем подпустила тебя так близко? Что они собираются делать?»
Что я сам собираюсь делать?
Спрыгиваю с крыши и иду по улице. Тонкая корочка инея хрустит под ногами, как лед в стакане. Черт, как хочется напиться. Чтобы забыть… чтобы вспомнить.
Мне всегда нравилось ходить по городу. Рассматривать все, что меня окружало – и не смотреть ни на что в отдельности. Замечать любую мелочь – и тут же забывать, что я видел. Столько людей вокруг, и все разные, и смотреть на них никогда не скучно. Иногда я просто часами сижу где-нибудь на людной улице и смотрю на тех, кто проходит мимо. Тебе не нравится такое времяпровождение, верно? Бесцельное и бездумное. Как и вся моя жизнь…
Ты считаешь, что машины – просто груда металлолома. Наверное, ты права, конечно – ты права. Но я все равно смотрю на машины. Ведь рядом нет тебя, и я не могу заглянуть в твои глаза… дурацкое оправдание, правда?
Люди начинают оборачиваться и смотреть на меня. Значит, надо уходить отсюда – не люблю, когда меня замечают.
И снова иду по улицам, вдыхаю аромат городского смога. Ты терпеть не можешь этот запах… ну почему мне всегда нравится то, что противно тем, кого я люблю? Почему мы были такими разными…
Мне понадобился почти час, чтобы уйти из города. Никто не подвез бы меня в такую глухомань, я знаю, поэтому и пытаться не стал. Вообще не люблю ездить на попутках.
Наконец огни тают в темноте, и я остаюсь наедине с ночью. С лесом на окраине города. Здесь некого стесняться, здесь никто не увидит, здесь можно быть свободным.
Я останавливаюсь на опушке и смеюсь. Облачка пара окутывают звуки, как странно звучит смех в темноте…
Нельзя смеяться в одиночестве, смех – общественное явление. Но я знаю звук, который больше подойдет темноте и одиночеству. Поднимаю голову к небу и вою.
Звук, непохожий ни на звериный, ни на человеческий. Таких зверей и не сыскать, как я. Это плохо. Это хорошо – я не хочу найти кого-то, похожего на меня.
Мне нужна только ты. Но я тебе не нужен, так?
Поэтому я сегодня пришел сюда. Поэтому я буду выть до рассвета, слушать эхо, смотреть на звезды –такие же равнодушные, как и весь мир.
Это правильно. Так и должно быть.
Я не хочу причинять кому-то боль, поэтому и ухожу в лес, чтобы никто не услышал моего воя. Завтра здесь пройдет дождь, он сломает несколько веток и, может быть, разрушит убежище какого-нибудь зверя. Прошу у них всех прощения, знаю – они не слышат, но это хоть немного утешает. Я не хотел навредить им… но сегодня мне нужно было сюда прийти.
Снова вою, уже не заботясь о том, насколько красивой и гармоничной получается трель. Ветер запутался в ветках деревьев, звуки мечутся под кронами, как обезумевшие птицы.
«Ты видишь меня? Ты слышишь? Отзовись… пожалуйста, отзовись…»
Я могу пройти сквозь те миры, где мы бывали раньше. Могу войти туда снова. Но я не стану делать этого. Раз тебя нет рядом здесь, в этом мире, значит, я не найду тебя и там.
Я уже совершил эту ошибку когда-то. Позволил тебе уйти. Дурак, я думал, что поступаю правильно.
Ложусь на землю, снова смотрю в небо. Как холодно… холод больше не может причинить мне вред, но теперь я жалею, что это так. Как хорошо было бы уйти из этого мира и попытать счастья в следующем.
Я слишком долго шел вдоль Тропы. Я устал. Просто устал. Я так хотел остаться на месте, с тобой, в этом – не худшем из возможных – мире. Но ты ушла. Даже не сказала, что случилось… даже не оставила следа. Я знаю, ты все еще здесь… я искал тебя. Знаю, ты жива. С тобой все в порядке… теперь.
А раз так, значит, есть надежда, что произошла какая-то ошибка. Может быть, у тебя дела? Может быть, прошлое снова догнало тебя? Тогда и я догоню. Не уйду из этого мира, пока не найду тебя.
Зачем? Ты не хочешь меня видеть. Но я ведь могу и не показываться тебе на глаза.
Я сновa пытаюсь обмануть самого себя… я никогда не смогу быть с тобой рядом и не подходить близко. Ангела-хранителя из меня не получится, не тот профиль. Я опять все испорчу.
Забираюсь на дерево, едва не срываясь с ветки, смотрю вдаль – на город, уже спящий в ночном холоде. Мне снова хочется выть, но я боюсь, что упаду, поэтому просто закуриваю очередную сигарету и продолжаю смотреть на город.
- Куда ты смотришь?
- Никуда.
Отворачиваюсь от окна. За ним действительно нет ничего такого, на что стоило бы смотреть. Всего лишь трущобы, и дом, где мы сидим, по сравнению с остальным кварталом кажется дворцом.
Ты смотришь на меня с неопределенным выражением на лице. Может быть, собираешься спросить – зачем я пришел? Неужели только для того, чтобы смотреть в окно?
Тень от пламени свечи колышется на стене, и я накрываю свечу рукой. Пламя втягивается в кожу и гаснет, оставив теплый след.
Становится темно, но я все равно вижу тебя. Слышу, как бьется твое сердце. Ты отводишь взгляд в сторону… да, тебе ведь никогда не нравилось, чтобы на тебя слишком пристально смотрели.
Я обнимаю тебя, целую, покрываю поцелуями все твое лицо. Смотри на меня. Только на меня. Не закрывай глаза… хотя бы один раз.
Последний раз.
Я знаю, что должен сделать. Мне плохо от этого, так плохо, что ты все-таки замечаешь, что со мной что-то не так. Я придумываю оправдания, рассказываю тебе какую-то историю, продолжаю играть заученную роль. Предательство - грех страшнее трусости. А я согрешил дважды. Не посмел возразить епископу, не посмел даже предупредить тебя. Это все равно было бы бесполезно, я знаю, они не выпустили бы тебя из города. А ты никогда не воспользовалась бы своими способностями, чтобы ускользнуть.
В отличие от меня, ты всегда играла честно. Напрасно я ищу оправдания, это бесполезно. Я предал тебя. Я знаю, что тебя ждет впереди… что ждет нас обоих.
Ты просишь отпустить себя. Говоришь, что я помну твое платье. А я просто не могу отойти в сторону, боюсь разжать руки – и потерять тебя.
Это слабость. Непростительная слабость для такого, как я. Как все мы. Епископ прав, такие, как мы – опасны. Но я работаю на него, как он думает, а ты – по другую сторону баррикад… если бы я объяснил ему ситуацию, он бы понял. Он очень умен для своего грязного, погрязшего в грехах и тупости мира. Но он не согласился бы отпустить тебя. Он бы справедливо заметил, что твое здесь присутствие столь же нежелательно для меня, сколь и для церкви.
Я не смог ничего объяснить. Я пообещал выполнить работу и попросил лишь день отсрочки. Один день. Одну ночь.
Наше время на исходе. Я уже ничего не могу изменить.
- Почему ты дрожишь? – Спрашиваешь ты.
- Холодно, - шепчу я, зарываясь лицом в твои волосы. Хочу попросить прощения, но слова застревают в горле, и я молчу. Молюсь, чтобы ты догадалась, что я собираюсь сделать, чтобы оттолкнула меня и убежала прочь отсюда, пока еще есть время.
Но ты никогда не сделаешь этого. Ты наивна и честна, как все Светлые.
Холодно… твои руки теплые, но им не растопить льда в моей душе.
Я зажигаю огонь в камине, и мы садимся на ковер перед ним. Ты смотришь на пламя, и огоньки отражаются в твоих глазах.
Я снова подхожу к окошку, смотрю на улицу. Дождь уже прекратился, но на изрытой мостовой полно луж.
Трудно будет проехать… Карета уже стоит под нашими окнами, и, если ты сейчас выглянешь в окно, ты тоже ее увидишь. Но ты не смотришь.
Белый порошок растворяется в багровой жидкости, и, когда я смотрю в окно сквозь бокал, все вокруг кажется залитым кровью.
Я протягиваю тебе бокал. Ты берешь его, но пить не торопишься. Ты ведь никогда не любила алкоголь, верно? А, может быть, ты все-таки о чем-то догадалась? Если бы ты знала, как трудно улыбаться и говорить о глупостях в такой момент… если бы ты знала, как мне хочется выбить этот бокал у тебя из рук.
Снова наполняю твой бокал, и ты морщишь свой носик, глядя, как я пью из бутылки. Фу, как вульгарно. Да, детка, аристократия – это еще не панацея от вульгарности. Чертовски хочется напиться до беспамятства, но именно сейчас этого делать нельзя.
Ты потягиваешься, как котенок, и говоришь, что устала и хочешь спать. Ты не просишь меня уйти -это я, кажется, должен понять сам… но я не понимаю. Жду еще несколько минут, достаточно долго, чтобы увидеть, что ты действительно засыпаешь на ходу… неужели ты все еще ничего не подозреваешь?
Все-таки выхожу, слышу, как поворачивается ключ в твоем замке. Сейчас ты ляжешь спать и уснешь - просто уснешь, без снов, без кошмаров. Кошмар начнется, когда ты проснешься.
Замок на твоей двери совсем простой, и довольно легкого толчка, чтобы он открылся. Я вхожу в ту дверь, из которой вышел несколько минут назад, но не узнаю твоего дома. Здесь как будто все изменилось… и здесь снова стало холодно.
Когда я выхожу из дома с тобой на руках, мы, наверное, похожи на жениха с невестой, переступающих порог своего нового семейного очага. Только мы идем не к счастью… совсем наоборот.
Кучер услужливо открывает передо мной дверь кареты, стараясь, впрочем, не приближаться, как будто одно прикосновение к нам способно отправить его душу прямо в ад.
Бережно укладываю свою ношу на сидение. Ты мурлыкаешь во сне, как маленький котенок и сворачиваешься клубочком – как котенок же. Ты не боишься… почему же мне так страшно?
Карета трогается с места, и холодный ночной ветер проникает в щели. Меня уже трясет от холода, но я не решаюсь даже пошевелиться, чтобы найти более теплое место. Не время сейчас думать об удобствах. Не время предаваться сентиментальным мыслям.
«Ты сделал то, что сделал бы любой Темный на твоем месте – не больше, но и не меньше» - снова голос Шебалу. Холодный и расчетливый голос. – «Ты закончишь свою работу здесь, а потом отправишься дальше, верно?»
Еще бы не верно. Смотрю в твое лицо. А вдруг я ошибался? Вдруг ты узнала меня… но я больше совсем ничего для тебя не значу? Вдруг ты специально пришла в этот мир, чтобы помешать мне? Пытаюсь заставить себя отнестись к тебе как к Светлому… как к врагу. Но это бесплодные усилия.
У нас еще есть время. Немного, но есть. Мы поговорим с тобой… ты мне все расскажешь.
«Мне холодно… согрей меня, пожалуйста… еще хотя бы раз…» Ты не слышишь. Ты никогда не слышала моих мыслей.
Беру твою руку в свои, ты тихонько вздыхаешь во сне, когда чувствуешь мое прикосновение.
«Здесь холодно…»
Здесь холодно.
Здесь всегда холодно, но иногда мне это нравится... не сейчас. От холода сводит пальцы, и приходится сжимать их изо всех сил, чтобы не выронить сигарету.
Только не хватало еще устроить пожар на крыше собственного дома. Но ведь это уже не мой дом...
Как холодно.
Закрываю глаза, пытаюсь представить что-то теплое, но вижу только темноту.
Не следовало приходить сюда. Никогда нельзя возвращаться туда, где был счастлив.
Где мы были счастливы?
Я никогда не решался спросить, хорошо ли тебе со мной. Боялся услышать ответ. Любой. Боялся, что ты уйдешь... боялся, что останешься, и я сделаю тебя несчастной.
Я трус... я боялся самого себя. Боялся, что причиню тебе боль.
Мне нравилось просто быть рядом с тобой. Смотреть в твои глаза. Слушать, как бьется твое сердце.
Наблюдать за игрой солнечных зайчиков на твоих волосах. Я любил тебя. И сейчас люблю… почему я никогда не мог доказать это на деле?
Я никогда не рассказывал тебе, что на самом деле происходило. Ты спрашивала – иногда, потом, наверное, поняла, что все равно не получишь ответа. Как дела? Нормально. Все по-прежнему. Это неинтересно. Я хотел рассказать… но не мог. Боялся. Просто слишком много страха.
Никто раньше не спрашивал меня ни о чем. Все только говорили сами, не нуждаясь в моих ответах. А, если я пытался что-то сказать сам, меня перебивали. Что мои дела по сравнению с их новостями! Я просто не привык к тому, что кому-то может быть интересно. И перестал пытаться кого-то заинтересовать. Научился молчать – слушать – говорить о том, о чем они хотели. Научился терпеть. Кивать и улыбаться.
С тобой мне не приходилось так делать. Так странно! Не нужно было притворяться. Но маска слишком приросла к лицу, и ты, наверное, не видела под ней моего настоящего облика…
...дальше
В трущобы я забирался довольно часто – и по служебной необходимости, и ради развлечения, и для того, чтобы поохотиться – а почему бы и нет, раз предоставляется такая возможность? Я не боялся быть узнанным, хотя многие люди и знали в лицо тех, кто работал на инквизицию. Но по ночам серы не только кошки.
Я крался по улицам, прижимаясь к стенам и стараясь не попадаться на глаза будущим жертвам. Я научился убивать так же легко и быстро, как настоящие звери. Прятать трупы не было необходимости – здесь всегда полно крыс и бродячих собак, они делали это лучше меня. В изгрызенных остатках трудно опознать человека…
Сегодня охота была более чем удачной. Всегда предпочитал женскую кровь мужской, и, в любом случае, в городе слишком много развелось шлюх. Это не дело. Кому-то приходится быть санитаром этих джунглей – почему бы и не мне?
Когда все было кончено, я оставил ее тело в переулке – там до него скорее доберутся мохнатые мусорщики.
Приятного аппетита, коллеги.
В тех кварталах, что прилегали к порту, всегда было людно – даже по ночам, особенно по ночам, и туда я старался не соваться, но сегодня решил заглянуть – на всякий случай, ведь этим утром пришел корабль, и следовало хотя бы узнать – какие новости он принес. На улицах, действительно, толпился народ, по большинству – моряки и девки из местных домов развлечений. Здесь небезопасно было гулять даже днем, а уж о таких прогулках, как эта, можно было смело сказать – самоубийство. Особенно, если один… и не вооружен…
Я иду медленно, стараясь держаться в темноте и не привлекать к себе внимания. Это не всегда срабатывает – на меня все равно смотрят, я слишком отличаюсь от тех, кто обычно проводит здесь время. Уличные сутенеры предлагают услуги своих подопечных, а, когда я отказываюсь, насмешливо свистят и мяукают мне вслед. Награждают нелестными прозвищами. Смешно! Неужели люди обижаются на правду?
В конце концов, я останавливаюсь у перил пристани и зажигаю сигарету. Здесь никто не курит, здесь люди даже не знают, что это такое – табак, и незачем привлекать к себе косые взгляды, но мне уже все равно. Я просто устал… и хочу отдохнуть. Вряд ли кто-нибудь заметит что-то необычное.
И все-таки уже через минуту я чувствую на себе чей-то излишне пристальный взгляд. Нет, этот человек не замышляет недоброго, иначе не стал бы смотреть, просто ударил бы. Поэтому я спокойно оборачиваюсь, не выпуская из зубов сигареты.
Передо мной стоит девушка.
Длинные светлые волосы падают свободно на ее плечи, она кутается в пелерину – слишком дорогую, чтобы принадлежать портовой шлюшке, слишком яркую, чтобы лежать на плечах дамы из высшего общества.
- Привет, - просто говорю я.
- Привет, - легко отвечает она. Не улыбается, не отходит в сторону, безо всякого удивления смотрит на меня и мою сигарету.
- Можно, я не буду искать повод для знакомства?
- Запросто, - она пожимает плечами, пелерина слегка сползает, открывая полоску молочно-белой кожи.
Девушка откровенно красива, и мне действительно хочется с ней познакомиться – почему нет?
Представляюсь, она тоже называет свое имя. Оно ничего не говорит мне, но, когда девушка подходит ближе, я понимаю, что ее лицо кажется мне таким же знакомым, как и голос. Странно. Она останавливается у перил и смотрит в воду. Удивительное дело, она совсем не похожа на шлюшку, но что же она, в таком случае, делает здесь? Некоторое время мы обмениваемся общими фразами – о том, что пришел корабль и о том, что завтра в Чимниз будет выступать бродячий театр, труппу которого сегодня ограбили прямо в этом квартале. Девушка настолько же в курсе городских сплетен, как и я… это не странно, ведь у шлюшек поставщиков информации не меньше, чем у инквизиторов.
Вот только она не похожа не шлюшку. Не похожа, и все тут. И, даже когда я обнимаю ее за талию –«здесь холодно… почему бы нам не поискать местечко потеплее?» - ее согласие кажется мне каким-то неестественным. Она словно играет роль – хорошо заученную, но совсем ей не подходящую. Тем не менее, дом, куда она меня приглашает, не может быть ничем, кроме обиталища портового сброда, «столичных клопов», как называет их Мэндор. Мэндора здесь нет, но я все равно вижу, как он презрительно морщится, произнося эти слова. Он всегда был слишком щепетилен в вопросах общения с противоположным (и не только) полом.
- Надеюсь, здесь не водятся животные крупнее кроликов? - Интересуюсь я, когда мы поднимаемся по лестнице.
- Водились, но их съели, - отвечает она, гремя связкой ключей.
Ее платье не слишком-то длинное и, когда она идет впереди, немного излишне обнажает ее ножки.
Зрелище привлекательное, спору нет, но оно пробуждает во мне все первобытные инстинкты.
Прежде, чем мозг успевает среагировать, я тянусь к ней и глажу ее по спинке. Руке не удается спуститься ниже – девушка ловко ловит ее и отбрасывает в сторону.
- Прекрати, - говорит она, хмурясь.
- Как скажешь.
Наверное, я схожу с ума. Но очень давно, еще до того, как начался этот бесконечный путь по Тропе, я знал девушку, которая поступала точно так же.
За закрытой дверью моя маленькая подруга перестает быть такой неподатливой, как будто снова надевает маску шлюшки. Она позволяет обнять себя, позволяет распутать завязки на корсете и стянуть с не платье.
Да, я не ошибся, она слишком чистенькая и ухоженная для «королевы столичных клопов». На ней дорогое белье, но, черт возьми, портовые девки вообще не носят белья! Здесь точно что-то не так… Но меня это совсем не пугает. Она слишком красива, чтобы сбежать от нее из-за глупых подозрений.
- Ты же не собираешься заниматься этим в коридоре? – Ее рука забирается мне в волосы, взъерошивая их. Чертовски приятное ощущение, я сжимаю ее пальцы и заставляю ее продолжить ее занятие. Она послушно касается моей прически еще раз и все-таки выворачивается из объятий. – Для этого есть спальня.
- А если я предпочитаю делать это на полу?
- Но в спальне на полу ковер. А здесь ты замерзнешь…ты ведь уже дрожишь.
Да. Здесь холодно. Набрасываю ей на плечи свой плащ, и иду вслед за ней в спальню. Только сейчас замечаю, что на рубашке у меня брызги крови – последний привет менее удачливой представительницы древнейшей профессии, которая сегодня послужила мне (и крысам) ужином… надеюсь, девушка этого не заметит… а, если заметит, всегда можно соврать что-нибудь.
Но она не замечает.
Ее обиталище такое же ненастоящее, как и она. Словно кто-то с хорошим вкусом и чувством стиля попытался создать модель комнаты шлюхи… слишком изящно. Слишком чисто.
- Здесь красиво.
- Я знаю. – Ни «спасибо», ни еще каких-то слов в этом роде. Она все больше напоминает мне ту, которую я когда-то знал. Абсурд, нелепость… но передо мной словно оказалась та же самая девушка.
- Но красота этой комнаты не идет ни в малейшее сравнение с твоей красотой.
- Ты всем так говоришь? – Она садится на кровать и сбрасывает плащ.
- Я говорю правду, - ничего не значащее выражение.
Она зевает с демонстративной скукой.
- Мы вроде пришли греться. Или ты не знаешь способа лучше разговоров?
Я отлично знаю способ, и демонстрирую ей его. Да, сегодня я, похоже, буду не на высоте – а все потому, что, чем ближе я подхожу, тем более знакомым мне кажется все в ней – и это пугает. Словно время обратилось вспять. Очертания стройного тела. Золотистый пушок между лопаток. Запах светлых волос, таких длинных, что, когда она сидит, они почти касаются постели. Блеск полуприкрытых зеленых глаз… мягкие губы… нежная кожа… я ласкаю ее тело, как будто невзначай касаюсь того места, где у той девушки была родинка.
…как будто касаюсь раскаленного железа.
- Ты чего? – Спрашивает она. – Что случилось?
- Ничего, - отвечаю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Показалось, что кто-то идет.
- Нервы, - вздыхает она, и тут же удивленно вскрикивает, когда я снова сжимаю ее в объятиях.
Я не хочу ее отпускать. Никогда больше. Хочу провести остаток вечности вот так, обнимая ее, вдыхая запах ее кожи, слушая, как бьется ее сердце.
Это невозможно, но мы снова встретились. Этого никогда не должно было случиться, но я знал, с самого начала знал, что однажды произойдет нечто подобное. Я ждал этого.
Она не узнает меня – неудивительно, она никогда не догадывалась, что я могу стать человеком, если захочу.
Она уверена, что я остался ниже по Тропе – навсегда.
Ну и пусть. Я не буду ей ни о чем рассказывать. Достаточно и того, что она снова рядом… достаточно, что я помню все.
Я помню, что ей нравилось. Когда она, наконец, просит ее отпустить, пока она не задохнулась, я слушаюсь.
Отодвигаюсь в сторону, касаюсь губами ее шеи, прикусывая кожу. Ласкаю языком жилки на ее шейке, постепенно спускаясь ниже. Покрываю поцелуями ее тело, не пропуская ни миллиметра, слизываю ее запах, пьянящий, как вино.
Когда мои зубы касаются ее груди, она вздрагивает. Наверное, моя нервная дрожь передалась и ей тоже… хотя, ей всегда нравилось, когда я это делал.
Глажу языком пушок на ее животе, она вздрагивает, когда я прикасаюсь к ней. И мне вдруг становится страшно.
Тот самый страх. Я не хочу делать ей больно. Она всегда была такой маленькой… хрупкой… нежной… я боюсь, что причиню ей вред.
Но она снова обнимает меня, притягивает к себе – да, так делают все «королевы», если клиент ведет себя странно. Как я сейчас.
Но она не была «королевой». Она просто всегда так делала…когда я начинал бояться.
И я не клиент «королевы». Я целую ее – вот чего не позволено никому на ночных улицах! – впиваюсь в ее рот, чувствуя холодок ровных зубов, добираюсь до ее язычка, и страх тает, как и раньше, как было за много-много лет и много-много миров отсюда.
Ее ногти впиваются мне в спину, оставляя на коже царапины.
…звезды и полосы…
...это как взрыв. Как рождение новой вселенной. Как будто падаешь с высоты птичьего полета и разбиваешься на тысячи осколков.
…не знаю, как звучал мой крик – не звериный и не человеческий, когда мы с ней оказались в самом центре сверхновой звезды…
Она лежит у меня на плече, закрыв глаза, и ее спокойное дыхание ласкает мою кожу. Как утренний ветерок.
Как шелк…
- Устал? – Спрашивает она. В ее голосе насмешка, совсем не обидная.
- Нет…
- Врешь. Ты же еле дышишь… учти, я тебя домой на руках не потащу.
Мы смеемся, как будто знали друг друга всю жизнь. Как странно, я уверен, что она-то меня не помнит! Но ее совеем не удивляет то, что я шепчу в ее бархатные ушки всякие ласковые глупости, что все произошло так быстро… что мы вообще встретились.
Почему она оказалась здесь… почему она подошла ко мне? Если она не узнала меня, это может означать только одно. Светлые снова взялись за свое и подослали ее ко мне. Наблюдать. Выжидать. Строить вокруг меня сети… они снова хотят прогнать меня с Тропы.
Сердце продолжает колотиться, как у зайца, и эта последняя мысль совершенно не помогает успокоиться.
Она встает, снова выскальзывая из моих рук.
- Хочешь есть? – Спрашивает она, как будто это тоже в порядке вещей.
- Не уходи, - прошу я, но, конечно, напрасно. Она накидывает что-то шелковое и выходит из комнаты. Надо пойти за ней. Но у меня действительно нет сил шевелиться… странно. Это ведь она раньше имела привычку засыпать после таких игр. Утыкаюсь в подушку, снова вдыхая ее запах.
Тот самый запах… аромат диких цветов. Я не смог бы забыть его, даже если бы захотел. Звон какой-то посуды на кухне. Заставляю себя встряхнуться, очнуться от грез. Встаю с кровати, оглядываю комнату. Найти хоть что-то, что объяснило бы эту встречу, объяснило бы ее присутствие здесь! Вдруг я все-таки ошибся?
Шкаф. Открываю его, перебираю платья – слишком дорогие для шлюхи… слишком вызывающие для леди. Нет времени осмотреть их подробно, нет времени искать что-то, что может быть в них спрятано. Проклятье, знать бы, что я ищу.
К черту одежду! В шкафу еще полно ящиков, нужно осмотреть их. Терпеть не могу копаться в чужих вещах – и в не чужих, тем более. В ее вещах я никогда не рылся… чувствую себя последним подонком, заглядывая в ящики.
Однако предмет, который я искал, нашелся не в шкафу. Он лежал на столе, под перевернутым зеркалом, рядом с шейным платком. Отчаявшись что-то найти, я просто взял платок в руки… когда-то у нее был почти такой же.
Когда-то это была одна из моих любимых вещей… но это просто красивый платочек, любой может купить себе такой. А вот под платком обнаружилось ожерелье. Маленькое и тонкое, из серебристых матовых камней.
Я никогда не знал, как они называются.
Перебираю камни. Они прохладные, и их холод завораживает. Проникает под кожу, затягивает душу корочкой льда. Та, которую я когда-то любил, теперь ведет игру против меня. Как жестоко. Как несправедливо.
- Что ты делаешь?
Я не оборачиваюсь, даже не вздрагиваю. Ничем не выдаю своих чувств, только вот проклятое сердце не хочет успокоиться, и бьется, как подстреленная птица.
- Смотрю. – Протягиваю ей ожерелье. Она берет его и откладывает на стол. Равнодушно. Спокойно. – Что это?
- Просто безделушка.
- Красивая. Что это за камни?
- Наверное, это вообще не камни. Стекло!
Хотел бы я, чтобы это было стекло. Но это не может быть стеклом… это может быть только тем самым ожерельем.
Интересно, если бы я показал ей тот самый перстень – она узнала бы его?
…она лжет насчет ожерелья. Но она не знает меня. Зачем ей рассказывать первому встречному – что это? Что это значило для нас с ней?
Или только для меня… я ведь никогда не спрашивал ее об этом…
- Эй, ты что, уснул?
- Вроде нет.
- Есть, спрашиваю, хочешь?
- Как насчет десерта?
- Какого еще…? - Она вскидывает бровки, притворяясь, что не понимает, о чем я говорю.
Значит, нужно объяснить. Беру ее на руки и несу к кровати. Она не пытается вырваться, даже когда я сажаю ее на постель и опускаюсь перед ней на колени…
Когда я покинул ее дом, уже рассвело. До еды дело так и не дошло. Не дошло и до денег, я даже не предложил их ей – а она не попросила. Ей не шла роль распутной девчонки… она все время забывала сценарий.
Но я был этому только рад. И думать хотелось только о том, что она пообещала – мы встретимся еще раз. Обязательно встретимся.
Я шел по улице и улыбался. На меня странно смотрели, но я не мог погасить эту улыбку. Я мечтал, как ребенок – о том, куда отведу ее, о том, что мы будем делать, когда снова увидимся. Не хотелось думать ни о чем другом. Не хотелось верить в дурные предчувствия. Не хотелось слушать назойливый голосок, так похожий на голос Шебалу, моей очаровательной мамочки.
«Почему она оказалась здесь? Почему подстроила эту встречу? Зачем подпустила тебя так близко? Что они собираются делать?»
Что я сам собираюсь делать?
Спрыгиваю с крыши и иду по улице. Тонкая корочка инея хрустит под ногами, как лед в стакане. Черт, как хочется напиться. Чтобы забыть… чтобы вспомнить.
Мне всегда нравилось ходить по городу. Рассматривать все, что меня окружало – и не смотреть ни на что в отдельности. Замечать любую мелочь – и тут же забывать, что я видел. Столько людей вокруг, и все разные, и смотреть на них никогда не скучно. Иногда я просто часами сижу где-нибудь на людной улице и смотрю на тех, кто проходит мимо. Тебе не нравится такое времяпровождение, верно? Бесцельное и бездумное. Как и вся моя жизнь…
Ты считаешь, что машины – просто груда металлолома. Наверное, ты права, конечно – ты права. Но я все равно смотрю на машины. Ведь рядом нет тебя, и я не могу заглянуть в твои глаза… дурацкое оправдание, правда?
Люди начинают оборачиваться и смотреть на меня. Значит, надо уходить отсюда – не люблю, когда меня замечают.
И снова иду по улицам, вдыхаю аромат городского смога. Ты терпеть не можешь этот запах… ну почему мне всегда нравится то, что противно тем, кого я люблю? Почему мы были такими разными…
Мне понадобился почти час, чтобы уйти из города. Никто не подвез бы меня в такую глухомань, я знаю, поэтому и пытаться не стал. Вообще не люблю ездить на попутках.
Наконец огни тают в темноте, и я остаюсь наедине с ночью. С лесом на окраине города. Здесь некого стесняться, здесь никто не увидит, здесь можно быть свободным.
Я останавливаюсь на опушке и смеюсь. Облачка пара окутывают звуки, как странно звучит смех в темноте…
Нельзя смеяться в одиночестве, смех – общественное явление. Но я знаю звук, который больше подойдет темноте и одиночеству. Поднимаю голову к небу и вою.
Звук, непохожий ни на звериный, ни на человеческий. Таких зверей и не сыскать, как я. Это плохо. Это хорошо – я не хочу найти кого-то, похожего на меня.
Мне нужна только ты. Но я тебе не нужен, так?
Поэтому я сегодня пришел сюда. Поэтому я буду выть до рассвета, слушать эхо, смотреть на звезды –такие же равнодушные, как и весь мир.
Это правильно. Так и должно быть.
Я не хочу причинять кому-то боль, поэтому и ухожу в лес, чтобы никто не услышал моего воя. Завтра здесь пройдет дождь, он сломает несколько веток и, может быть, разрушит убежище какого-нибудь зверя. Прошу у них всех прощения, знаю – они не слышат, но это хоть немного утешает. Я не хотел навредить им… но сегодня мне нужно было сюда прийти.
Снова вою, уже не заботясь о том, насколько красивой и гармоничной получается трель. Ветер запутался в ветках деревьев, звуки мечутся под кронами, как обезумевшие птицы.
«Ты видишь меня? Ты слышишь? Отзовись… пожалуйста, отзовись…»
Я могу пройти сквозь те миры, где мы бывали раньше. Могу войти туда снова. Но я не стану делать этого. Раз тебя нет рядом здесь, в этом мире, значит, я не найду тебя и там.
Я уже совершил эту ошибку когда-то. Позволил тебе уйти. Дурак, я думал, что поступаю правильно.
Ложусь на землю, снова смотрю в небо. Как холодно… холод больше не может причинить мне вред, но теперь я жалею, что это так. Как хорошо было бы уйти из этого мира и попытать счастья в следующем.
Я слишком долго шел вдоль Тропы. Я устал. Просто устал. Я так хотел остаться на месте, с тобой, в этом – не худшем из возможных – мире. Но ты ушла. Даже не сказала, что случилось… даже не оставила следа. Я знаю, ты все еще здесь… я искал тебя. Знаю, ты жива. С тобой все в порядке… теперь.
А раз так, значит, есть надежда, что произошла какая-то ошибка. Может быть, у тебя дела? Может быть, прошлое снова догнало тебя? Тогда и я догоню. Не уйду из этого мира, пока не найду тебя.
Зачем? Ты не хочешь меня видеть. Но я ведь могу и не показываться тебе на глаза.
Я сновa пытаюсь обмануть самого себя… я никогда не смогу быть с тобой рядом и не подходить близко. Ангела-хранителя из меня не получится, не тот профиль. Я опять все испорчу.
Забираюсь на дерево, едва не срываясь с ветки, смотрю вдаль – на город, уже спящий в ночном холоде. Мне снова хочется выть, но я боюсь, что упаду, поэтому просто закуриваю очередную сигарету и продолжаю смотреть на город.
- Куда ты смотришь?
- Никуда.
Отворачиваюсь от окна. За ним действительно нет ничего такого, на что стоило бы смотреть. Всего лишь трущобы, и дом, где мы сидим, по сравнению с остальным кварталом кажется дворцом.
Ты смотришь на меня с неопределенным выражением на лице. Может быть, собираешься спросить – зачем я пришел? Неужели только для того, чтобы смотреть в окно?
Тень от пламени свечи колышется на стене, и я накрываю свечу рукой. Пламя втягивается в кожу и гаснет, оставив теплый след.
Становится темно, но я все равно вижу тебя. Слышу, как бьется твое сердце. Ты отводишь взгляд в сторону… да, тебе ведь никогда не нравилось, чтобы на тебя слишком пристально смотрели.
Я обнимаю тебя, целую, покрываю поцелуями все твое лицо. Смотри на меня. Только на меня. Не закрывай глаза… хотя бы один раз.
Последний раз.
Я знаю, что должен сделать. Мне плохо от этого, так плохо, что ты все-таки замечаешь, что со мной что-то не так. Я придумываю оправдания, рассказываю тебе какую-то историю, продолжаю играть заученную роль. Предательство - грех страшнее трусости. А я согрешил дважды. Не посмел возразить епископу, не посмел даже предупредить тебя. Это все равно было бы бесполезно, я знаю, они не выпустили бы тебя из города. А ты никогда не воспользовалась бы своими способностями, чтобы ускользнуть.
В отличие от меня, ты всегда играла честно. Напрасно я ищу оправдания, это бесполезно. Я предал тебя. Я знаю, что тебя ждет впереди… что ждет нас обоих.
Ты просишь отпустить себя. Говоришь, что я помну твое платье. А я просто не могу отойти в сторону, боюсь разжать руки – и потерять тебя.
Это слабость. Непростительная слабость для такого, как я. Как все мы. Епископ прав, такие, как мы – опасны. Но я работаю на него, как он думает, а ты – по другую сторону баррикад… если бы я объяснил ему ситуацию, он бы понял. Он очень умен для своего грязного, погрязшего в грехах и тупости мира. Но он не согласился бы отпустить тебя. Он бы справедливо заметил, что твое здесь присутствие столь же нежелательно для меня, сколь и для церкви.
Я не смог ничего объяснить. Я пообещал выполнить работу и попросил лишь день отсрочки. Один день. Одну ночь.
Наше время на исходе. Я уже ничего не могу изменить.
- Почему ты дрожишь? – Спрашиваешь ты.
- Холодно, - шепчу я, зарываясь лицом в твои волосы. Хочу попросить прощения, но слова застревают в горле, и я молчу. Молюсь, чтобы ты догадалась, что я собираюсь сделать, чтобы оттолкнула меня и убежала прочь отсюда, пока еще есть время.
Но ты никогда не сделаешь этого. Ты наивна и честна, как все Светлые.
Холодно… твои руки теплые, но им не растопить льда в моей душе.
Я зажигаю огонь в камине, и мы садимся на ковер перед ним. Ты смотришь на пламя, и огоньки отражаются в твоих глазах.
Я снова подхожу к окошку, смотрю на улицу. Дождь уже прекратился, но на изрытой мостовой полно луж.
Трудно будет проехать… Карета уже стоит под нашими окнами, и, если ты сейчас выглянешь в окно, ты тоже ее увидишь. Но ты не смотришь.
Белый порошок растворяется в багровой жидкости, и, когда я смотрю в окно сквозь бокал, все вокруг кажется залитым кровью.
Я протягиваю тебе бокал. Ты берешь его, но пить не торопишься. Ты ведь никогда не любила алкоголь, верно? А, может быть, ты все-таки о чем-то догадалась? Если бы ты знала, как трудно улыбаться и говорить о глупостях в такой момент… если бы ты знала, как мне хочется выбить этот бокал у тебя из рук.
Снова наполняю твой бокал, и ты морщишь свой носик, глядя, как я пью из бутылки. Фу, как вульгарно. Да, детка, аристократия – это еще не панацея от вульгарности. Чертовски хочется напиться до беспамятства, но именно сейчас этого делать нельзя.
Ты потягиваешься, как котенок, и говоришь, что устала и хочешь спать. Ты не просишь меня уйти -это я, кажется, должен понять сам… но я не понимаю. Жду еще несколько минут, достаточно долго, чтобы увидеть, что ты действительно засыпаешь на ходу… неужели ты все еще ничего не подозреваешь?
Все-таки выхожу, слышу, как поворачивается ключ в твоем замке. Сейчас ты ляжешь спать и уснешь - просто уснешь, без снов, без кошмаров. Кошмар начнется, когда ты проснешься.
Замок на твоей двери совсем простой, и довольно легкого толчка, чтобы он открылся. Я вхожу в ту дверь, из которой вышел несколько минут назад, но не узнаю твоего дома. Здесь как будто все изменилось… и здесь снова стало холодно.
Когда я выхожу из дома с тобой на руках, мы, наверное, похожи на жениха с невестой, переступающих порог своего нового семейного очага. Только мы идем не к счастью… совсем наоборот.
Кучер услужливо открывает передо мной дверь кареты, стараясь, впрочем, не приближаться, как будто одно прикосновение к нам способно отправить его душу прямо в ад.
Бережно укладываю свою ношу на сидение. Ты мурлыкаешь во сне, как маленький котенок и сворачиваешься клубочком – как котенок же. Ты не боишься… почему же мне так страшно?
Карета трогается с места, и холодный ночной ветер проникает в щели. Меня уже трясет от холода, но я не решаюсь даже пошевелиться, чтобы найти более теплое место. Не время сейчас думать об удобствах. Не время предаваться сентиментальным мыслям.
«Ты сделал то, что сделал бы любой Темный на твоем месте – не больше, но и не меньше» - снова голос Шебалу. Холодный и расчетливый голос. – «Ты закончишь свою работу здесь, а потом отправишься дальше, верно?»
Еще бы не верно. Смотрю в твое лицо. А вдруг я ошибался? Вдруг ты узнала меня… но я больше совсем ничего для тебя не значу? Вдруг ты специально пришла в этот мир, чтобы помешать мне? Пытаюсь заставить себя отнестись к тебе как к Светлому… как к врагу. Но это бесплодные усилия.
У нас еще есть время. Немного, но есть. Мы поговорим с тобой… ты мне все расскажешь.
«Мне холодно… согрей меня, пожалуйста… еще хотя бы раз…» Ты не слышишь. Ты никогда не слышала моих мыслей.
Беру твою руку в свои, ты тихонько вздыхаешь во сне, когда чувствуешь мое прикосновение.
-
-
20.10.2006 в 07:17«Пустота…»
Пламя свечей. Уже ночь.
Я сижу на стуле. В какой-то комнате. Кроме стула, на котором я сижу здесь, находится еще и кресло. А также небольшой столик. Совсем маленький. Я не помню, как я очутилась здесь.
Помню, что легла в постель слишком рано. Мне захотелось спать, я никогда не ложилась так рано. А если учесть, что у меня было полно работы, я вообще не должна была этого делать.
«Не нужно было пить вино», - укоризненно прошептал голос в моей голове. Знаю, оно было слишком сладким. И предлагалось с улыбкой. Я знала, на что иду, когда приняла его. Так надо.
- Голова не болит?
В кресле сидишь ты. Какой у тебя заботливый голос. Я просто готова растаять от его звука. Если бы не веревка, крепко сковавшая мои руки… Небольшое препятствие, но… Так надо, верно? «Джек, черт тебя дери, я не хочу проходить через это снова. Особенно сейчас… с ним… Это нечестно…»
- Зачем все это? – Делаю вид, что рассматриваю комнату. Вряд ли, это его дом. И не убежище. Снял на время. На время чего? Предметы лежат на столике, блестят сталью в полумраке. На их гладкой поверхности играет пламя свечей. Их так много здесь. Красиво, что еще сказать. И я говорю. Ты улыбаешься. Я не вижу твоего лица, ты сидишь так, что свет не может коснуться твоего лица. Но твой голос всегда меняется, когда ты это делаешь. Когда смеешься, а не когда… Хотя, откуда я знаю… Может, именно пытка вызывает у тебя улыбку.
- Я специально сотворил эту интимную обстановку. Ты же любишь все красивое.
Интересно, я должна поблагодарить тебя за это?
Молчу. Не люблю говорить слова благодарности.
- Странно, что священнослужители доверяют тебе.
- Кто говорил о доверии?
- Только не надо громких слов о том, какой ты великий и могучий, - теперь улыбнулась я.
Смеешься. Ты знаешь, что я такая. Откуда ты это знаешь? Мы знакомы всего неделю. Даже Джек не знает меня. А ты вел себя так, как будто знал меня целую вечность. С самого первого мгновения нашей встречи. Это заставляет меня нервничать, но я не покажу этого. Моя дрожь может означать не только страх. Не хватало, чтобы ты понял, насколько сильно я тебе доверяю.
Странно, правда? Мне совсем не страшно. То есть, конечно, страх есть, но я боюсь не тебя. Боюсь того, что ты можешь собой представлять. С другой стороны эта сторона меня интересует. Поэтому буду сидеть тихо и ждать.
Чего?
- Что тебе нужно?
Мне? Ничего. От кого? От тебя? Снова улыбаюсь. Нет, приличные девушки вслух такого не говорят, но ведь это не важно. Ты смотришь на меня, зная все мои мысли. Или мне это только кажется? Или я все-таки устала, совершила ошибку? Да, нет, не может быть. Моя нервная система не могла дать сбой. Проверено тысячелетиями…
- Я не хочу делать тебе больно, но мне нужны ответы.
- Мне плевать на боль. – Бессовестно лгу, даже не смотрю в сторону стола. Подумаешь, видела я вещицы и покруче этих. – Ты грязный прислужник этих ненормальных, свихнувшихся на религии людишек.
- Не такие они уж и свихнувшиеся. Ты ведь не та, кем кажешься.
- Многое является не тем, чем кажется.
Берешь какую-то штуковину со стола, вертишь ее в руках. Думаешь, я испугаюсь? Мне безразлично. Мне плохо от чего-то. Наверное, о того, что я до последнего не хотела верить в то, что ты мог причинить мне вред. Конечно, ты ничего не обещал. Никогда не давал клятв. Никогда не говорил о любви.
Мы не знаем, что это такое. Зато мы знаем, что такое Пустота. Она не обманет. Она - есть Вечность. Она - есть ответ на все наши вопросы. Скучно.
- Ты здесь, чтобы наблюдать за мной, правда?
Приподнимаю одну бровь, окидываю взглядом твою фигуру. Конечно, меня интересует все странное. Это моя работа. Я – трудоголик. Разве я тебе этого не говорила?
- Не думаю, что здесь есть, за чем наблюдать… - усмехаюсь, ты взрываешься.
- Раньше тебе нравилось то, что ты видела, - касаешься стальным предметом своих губ. Кажется, это что-то похожее на кинжал. Только лезвие слишком тонкое и наверняка острое. Оно блестит, отбрасывает искры на твое лицо, глаза. Они смотрят на меня с интересом и яростью. – Не хочу запугивать тебя. Вижу, в этом нет надобности. Ты слишком хорошо вошла в роль…
- Как быстро с тебя слетела маска, ублюдок! – пытаюсь поправить задравшуюся юбку, но ничего не выходит.
Вот для этого ты и связал мои руки за спиной. Что ж, я ожидала, что дойдет до этого. Когда играешь роль шлюшки, к тебе и относятся соответственно.
- Тш-ш…
Поднимаешься, идешь ко мне. Теперь вижу тебя полностью. Все еще красив лицом, строен фигурой. Твоя улыбка такая детская и такая взрослая одновременно. Лукавая. Становишься на колени передо мной, касаешься рукой моей ножки. Пытаюсь ударить тебя этой ножкой, но ты ловко ловишь ее, гладишь. Я фыркаю от ярости. Не хочу, чтобы это был ты. Все, что угодно. Сотню демонов, тысячу химер из Поднебесья… С ними, по крайней мере, можно сражаться. Их можно ненавидеть. Нельзя.
Нельзя… мне нельзя выдавать себя. - Именно это тебя и выдает… - словно читаешь мои мысли. - В тебе столько ярости… жизни… В настоящих шлюхах этого давно нет. - Бывают исключения их правил.
- Конечно. Ты и есть это исключение.
Спасибо большое! Лучше уж быть живой шлюхой, свободной делать со своим телом все, что ей вздумается.
- Тебе нравится, когда жертва беспомощна?
- Ты не жертва, - прижимаешься щекой к моей ножке, трешься об нее, как кот.
- Тогда зачем веревка?
- Игра. Тебе же нравилось, - улыбаешься мне в лицо, довольный.
- Мне никогда подобное не нравилось. Я просто делала свою работу, - говорю спокойно, даже холодно, но перед глазами уже замелькали кадры. Ночь… камин… ковер… шелковые ленты… кружева… шелк… Да, я всегда делал работу на пять с плюсом. Независимо от того, нравилось мне или нет. И я не собиралась говорить тебе о том, что действительно переживала тогда. Что мне действительно нравилось…
- Лгунья, - кусаешь меня за колено. Не больно, скорее, приятно. – Лжешь и не краснеешь. Но я то знаю, как заставить тебя краснеть.
- Думаешь, что знаешь, - поправляю тебя. – Это ты стонешь, как ненормальный… Это тебя надо на костре сжечь, дьявол! Я и слова не вымолвила…
- Некая фригидность в тебе есть, это так. Но это поправимо, милая…
- Извращенец…!! – еще раз попытаться достать тебя ногой. Нет, ты слишком крепко держишь мои ноги, даже поцарапал меня свои ногтями. Жаль, мне нравились эти чулки.
Снова думаю о посторонних вещах. Дура! Все равно мне не унести сувениров.
- Не спорю… - Ты мурлыкаешь. – Признай, что тебе это нравится.
- Ну, по крайней мере, ты хоть что-то делал по сравнению с остальными клиентами…
- «Что-то делал»… Это теперь так называется?
- Извини, но тебе далеко до совершенства.
- Лгунья! – снова кусаешь меня.
- Отвали, кретин. Синяки останутся.
- Это уже не важно.
- Тогда оставь меня в покое. Так и так меня ждет смерть.
Я знаю, что меня ждет. Ты делаешь печальные глаза, смотришь на меня снизу, как ребенок. Твои глаза красивые, печальные, но в них не жалость. Что-то другое. Знаю, ты не заплачешь. Знаю, ты будешь рядом до конца. Тебе нравится, да?
- Но мы можем остаться друзьями.
- С чего это вдруг?
- Мне интересно, что тебе известно обо мне. Я редко говорю с кем-либо… по душам…
- Я польщена.
Смеешься.
- Вот видишь. Ты даже говоришь не так, как обычная шлюха.
Верно. Интересно, почему я не могу вести себя так, когда ты рядом?
Ты смотришь на меня так странно. Как будто… как будто видишь во мне то, что никто не способен видеть.
Даже я сама. Кто я для тебя?
- Я вижу твои крылья.
- Ненормальный. – У меня нет крыльев. Я не умею летать. Я не ангел. – Это тебя нужно отдать в руки инквизиции!
- Ладно, - вздыхаешь, - просто скажи, что ты обо мне думаешь.
Молчу. Не знаю, что говорить. Я верю тебе, но это ничего не меняет. Я не могу рассказать тебе о самом себе. Мое мнение не будет объективным. Что бы оно было таковым, мы должны стать врагами. Ну, сделай что-нибудь, что разозлит меня. Сделай что-нибудь, что мне не понравится.
- Разве это так трудно? Говорить… в последний раз… кроме меня никто не услышит, никто не запомнит. А я буду помнить вечно.
- Ты так в этом уверен. Ты не человек, да?
- А как ты думаешь? Каким ты меня видишь?
Интересно. Ты можешь создавать зрительные иллюзии. Подумаешь, многие демоны способны на это.
Затуманить голову глупому человеку, а потом утолить свой голод. Жажду плоти, жажду крови. У каждого свое желание, своя жажда. Чего желаешь ты?
Ничего не скажу. Не хочу помогать тебе. Мое мнение важно для тебя. Конечно… Любое мнение. Ты собираешь сведения, чтобы исправлять ошибки. Ты думаешь, что допустил одну, поэтому я здесь. Но это не так. Ошибок не было.
- Я не понимаю, о чем ты, грязный аристократишка!
- Понимаешь, - продолжаешь смотреть снизу, заискивающе, словно просишь. Умоляешь… Что ты хочешь сказать мне? Вернее, что ты боишься мне сказать? – Они уже за дверью…
Когда дверь распахнется, ты уйдешь.
Ты уходишь. Я смотрю вслед, спокойно.
Спасибо.
Иногда нужно уйти, не оборачиваясь. Не прощаясь.
Кажется… кажется встает солнце… Да, меня ведут по коридору. Почему так быстро? Даже предварительного допроса не было. Даже священник не пришел ко мне, чтобы отговорить от проклятого дела. Конечно, это люди за стенами тюрьмы верят…
Вера. Солнце встает. Прохладно, а я иду по улице босиком. Зачем-то им понадобилась моя обувь. Это для того, что бы мой вид был более драматичным, да? Это ты все ставил?
Это твоя пьеса? Твой театр?
Нет, тебя нет среди грохочущей толпы. Только столб рядом. Меня к нему привязали. Можно подумать, я могу сбежать из круга религиозных фанатиков.
Никого нет рядом. Это хорошо.
Нет, это плохо. Я не закрываю глаза, когда приносят огонь. Просто смотрю на небо, а сердце прыгает от страха. Я же не ведьма и мне страшно. Я знаю, что будет дальше и все равно боюсь. Если бы я не была тем, кем являюсь, я бы решила, что меня наказали. Не знаю… ничего я не знаю. В такие вот минуты начинаю сомневаться в том, что я действительно то, чем являюсь. Все ж, не каждый раз меня сжигают на костре. Не каждый раз я умираю так…
Жарко… больно… пусто…
Кажется, рассвет закончился. Я не вижу солнца. Прежде, чем огонь добрался до меня, я стала задыхаться. Густой дым закрыл небо. Он обернулся вокруг меня, успокаивая. ...не поможет… больно…
Жарко…
Пусто…
-
-
20.10.2006 в 07:17Вниз по Тропе
…утром я просыпаюсь в своей комнате. Мне все еще холодно, и я никак не могу стряхнуть озноб, даже когда забираюсь под горячий душ. А ведь сегодня нужно быть, что называется, в форме. День рождения – праздник детства, и я не хочу испортить его своим кислым видом.
День тянется безумно долго, я не знаю – куда деть время, бесцельно брожу по городу, стараясь не задерживаться нигде надолго и не подходить к знакомым местам. Бесполезно – каждая улица хранит частичку воспоминаний, и из них складывается мозаика прошлого.
Здесь мы сидели в ожидании начала киносеанса. Здесь ты ждала меня в тот день, когда я безбожно опоздал… а здесь нас с тобой сфотографировал какой-то прохожий. Я все еще ношу в бумажнике эту фотографию. Ты на ней улыбаешься.
Смотрю на фотографию. Наверное, у меня сейчас дурацкий вид. Нужно встряхнуться, нужно идти, иначе я так и просижу тут весь день.
Вот в этом магазине мы когда-то покупали подарок – на другой день рождения другого человека. Снова захожу туда и сразу вспоминаю, как ты стояла у витрины, отражаясь в ней. Интересно, что это значит – когда самое невинное воспоминание вызывает боль, от которой хочется кричать?
Мне снова становится холодно. Еще немного, и я начну дрожать, как продрогшая собака… не могу больше думать о тебе. Не могу не думать.
Я купил подарок. В этом же магазине. Ей понравится, я знаю… всегда любил дарить подарки. Особенно такие, которые по-настоящему нравятся людям.
Я часто дарил тебе разные мелочи – не знаю, зачем. Впрочем, знаю. Сделать приятное… оставить память… как можно больше реальных вещей, которые можно увидеть, потрогать, вспомнить… ты помнишь? Наверное, нет.
Но, если я смог доставить тебе хоть каплю радости – оно того стоило.
Сколько было радостных моментов? И сколько было боли? Что толку теперь взвешивать и вспоминать?
Близится вечер, и с ним, как обычно, приходит беспокойство. И злость. На самого себя, на весь мир, на все миры… на все. Кроме тебя. Никогда не мог на тебя злиться.
Я прихожу на вечеринку позже всех, и меня заставляют пить «штрафную». Обычная вечеринка, много глупого смеха, «серьезных» разговоров, много спиртного и бесчисленные комплименты хозяйке. Никто не замечает, как я выхожу из дома и прячусь в самом темном углу двора.
Только я. Ночь. И огонек сигареты. Я не хочу оставаться здесь и не хочу уходить – ведь у меня нет даже дома, нет ничего и никого, кто ждал бы меня.
Хозяйка вечера все-таки нашла меня, присела рядом, стала болтать. Она тоже слышала только себя и не замечала, как далеко от нее ее собеседник. Жаль. Она мне действительно нравится, она лучше многих, кого я знал. Жаль будет, если она потом даже не вспомнит обо мне. Но я привык к этому.
Мы довольно весело проводим вечер – флиртуем, и танцуем, и пьем, мы так похожи на обычных людей, собравшихся на вечеринку.
В небе загораются огни прожекторов, и мы выходим из дома, чтобы посмотреть на них. Кажется, я выпил больше, чем надо – это я обнаруживаю, когда понимаю, что читаю ей свои стихи – про пляж и сердце, стучащее в гробу. Она, к счастью, тоже не слишком трезво мыслит и почти ничего не слышит. Вот и хорошо.
Я ухожу позже всех, отказываюсь от предложения поехать с кем-нибудь на машине. Мне сейчас не нужна компания.
Долго сижу на берегу реки, вглядываясь в огни на другой стороне. Как жаль, что я так и не научился плавать…
Огни. Где-то горит костер, играет музыка, люди веселятся. Я слышу их смех и крики…
Смех…
Огонь…
Голоса людей…
Огонь… Костер.
Костер уже был разложен, когда встало солнце. Столб посреди кучи поленьев указывал прямо в небо, словно просил бога посмотреть, что творят люди.
Я смотрел на поленья, на людей, которые обкладывали вязанками хвороста столб. Толпа вокруг суетилась, напоминая стаю голодных и глупых животных. Алчно оскаленные клыки, раздувающиеся ноздри, голодный блеск в обычно тусклых глазах.
Хлеба нет, так пусть будет хоть зрелище… неужели люди действительно настолько зля и тупы?
Они проходят мимо. Смеются. Они уже пьяны, а ведь еще только раннее утро. Исходящий от них запах так отвратителен, что меня начинает мутить, и я отворачиваюсь.
- Лорд, вы пришли посмотреть на результаты своей работы? – Епископ, как обычно, возникает из пустоты. Материализуется за моим плечом. Его взгляд холодно-вежлив – он так и не решил, относиться ли ко мне, как к строптивому подчиненному или как к доброму начальству. Такие, как я, для церкви - неизбежное зло, которое нужно терпеть, пока оно работает на благо христианства. Как быстро они приходят к компромиссам.
Ложь – не что иное, как изложение фактов в более мягкой и тактичной форме. Трусость – не более чем осторожность. Скупость – всего лишь практичность.
- Нет.
- Зря. Ведь это ваша заслуга, что ведьма попала в руки инквизиции, и не причинит больше зла.
Преинтереснейшее намечается зрелище.
- Разве не богохульство – говорить так о смерти человека?
- Она не человек.
Я не хочу больше говорить с ним, не хочу слышать его самодовольный голос. Он рад, что охота идет удачно.
Он счастлив, зная, что причиняет мучения ни в чем не повинным существам. Цель власти – только власть, цель пытки – сама пытка, верно? Я ухожу молча, уставившись в землю, чтобы не встретиться с ним взглядом.
Глядя на него и ему подобных, понимаю, насколько омерзителен я сам.
Толпа все сгущается, но вокруг меня по-прежнему остается пустое пространство. Они опасаются подходить к аристократам. Особенно к тем, кто связан с инквизицией… если чего они и боятся, то это инквизиции. Они скалятся издалека, но не смотрят прямо на меня. Они боятся. Все боятся… они знают, кто я такой. Они знают, что сегодня огонь горит не для них – но завтра кто-то может оказаться на этом месте, и поверх затянутых пеплом головней будет разложен новый костер.
Обвожу толпу взглядом. Мне нравится видеть их страх. Боже, как я их ненавижу! С трудом сдерживаюсь, чтобы не оскалить клыки и не зарычать на них.
Они отводят глаза… а ведь это мне, зверю, положено отворачиваться при взгляде на человека. Ха! Смешно!
И они еще смеют ставить себя выше всех живых существ! Безмозглые твари, пришедшие поглазеть на смерть ни в чем не повинной девушки…
И только один человек не опускает голову, когда я смотрю на него. Прямо ему в глаза – в темные, полные ненависти, бездонные колодцы. Мы смотрим друг на друга всего одну секунду, потом его заслоняет толпа. Но мне достаточно этой секунды, чтобы узнать его. Значит, я не ошибся?... значит, она мне лгала. Что ж. Неудивительно.
Гул толпы вокруг делается громче, голоса сливаются в неразборчивый шум, словно рядом грохочет прибой.
Воздух вдруг начинает казаться упругим и вязким, становится трудно двигаться, трудно даже дышать… но мне приходится идти, я должен уйти отсюда!
Я знаю, зачем он пришел. Но на этот раз играть мы будем по моим правилам. Он хочет, чтобы она знала, что произойдет… но этого не хочу я. Просто не хочу, и все. Потом он сможет рассказать ей, а, может, я расскажу сам. Но сейчас я этого не вынесу – ревность или что угодно, я не хочу умирать от его руки у нее на глазах.
Я приказал солдатам расступиться, и капитан посмотрел на меня с недоумением, когда я проходил мимо них. Как можно пропустить такое зрелище? Я видел, как он усмехнулся и что-то сказал стоявшему рядом лейтенанту. Оба засмеялись. Понятно, о чем они говорили. Для них я - всего лишь прихлебатель церковников. Ханжа, у которого не хватает пороха, чтобы довести дело до конца… слабак, не выносящий вида крови и криков жертвы. Значит, сегодня появится еще один слух обо мне… не то, чтобы это имело хоть какое-то значение.
Как они правы, черт возьми. Я не хочу этого видеть.
Подходя к дому, пытаюсь найти его в толпе. Он где-то рядом, выжидает удобного момента, но не показывается. Он знает, что я его видел…. Пусть думает, что я струсил и сбежал.
-
-
20.10.2006 в 07:18Я убил ее. Мог спасти - и не спас. Только я виноват в том, что она оказалась здесь… и что теперь умирает такой страшной смертью. И нет наказания, достаточного, чтобы искупить эту вину.
На улице слишком шумно, а дом пуст, все слуги сейчас на площади, смеются и кидают в привязанную к столбу девушку камнями.
Никто не слышит моего воя, никто не видит, как искажаются человеческие черты, выпуская на волю мой истинный облик.
Когда улица стихает, я все-таки встаю, сбрасываю порванную одежду и подхожу к зеркалу. Еще слишком светло, чтобы выходить на улицу в таком виде, но это уже неважно. Переодеваюсь, стараясь не порвать одежду когтями.
Слуги уже вернулись – я слышу их возбужденные переговоры внизу, на кухне. Они обсуждают казнь. Кажется, они называют ее ведьмой… ублюдки. Если бы они знали, у кого служат. Впрочем, судя по тому, что меня они боятся еще сильнее, чем епископа, по крайней мере, догадываются. Удивительно… значит, они искренне верят, что дьявол может сотрудничать с церковью? Поистине, бездонен колодец человеческой глупости.
Крадусь к двери и прислушиваюсь. Никто не спешит подняться ко мне и рассказать о том, что произошло на площади, они слишком хорошо знают, что не стоит меня дразнить – особенно после такой казни. Отлично. Не придется показываться им на глаза. Можно уйти незамеченным.
Я покидаю дом, который привык считать своим, через окно. Внизу никого нет, а я почти поверил, что он будет ждать меня там… но он, очевидно, принял игру.
Запах гари доносится даже сюда, и я втягиваю его в легкие, стараясь запомнить.
Прости меня. Прости. Ведь я сам никогда себя не прощу…
Я долго плутаю по улицам, забираясь все глубже в грязные лабиринты большого города. Здесь воняет нечистотами, здесь люди похожи на жалкие тени, здесь отовсюду несется отборная ругань… и здесь я ловлю струйку аромата гари.
Пригибаюсь к земле, выпуская когти. Человек уже совсем близко. Он идет, пошатываясь, похоже, вусмерть пьян.
Тебя-то мне и надо.
Когда я загораживаю ему проход, он не пугается и не отступает, как положено оборванцу перед лицом человека из высшего сословия. Вместо этого он угрожающе поднимает кулак – размером с бочонок и грозит проломить мне башку, если я его не пропущу. Судя по его виду, он вполне способен проломить башку и быку.
Здесь, в трущобах, они не боятся никого и ничего, даже самого Папы. Здесь они хозяева, а я - гость, да еще и незваный.
Так и должно быть.
- Ты был на площади? – Спрашиваю я, не уступая ему дорогу.
- Пошел прочь, - он награждает меня ругательством. – Сумасшедший…
- Ты бросал в нее камни?
Он размахивается для удара, но не успевает даже закончить движение.
Я прыгаю на него, вцепляясь когтями ему в горло, и он падает под тяжестью собственного веса. Струя крови, черной и горячей, бьет в воздух, окатывая нас обоих тугими брызгами. Запах гари, исходящий от него, тонет в аромате свежей крови. Я соскальзываю с его тела, и смотрю, как он хрипит и бьется, словно зарезанный боров.
А потом наклоняюсь и пробую его кровь. Отвратительно… у нее грязный вкус.
Его тело быстро остывает на холодном воздухе. Запах крови становится тяжелым, металлическим, он наполняет воздух, подобно вылитому в ванну яду… от этого запаха начинает кружиться голова, еще немного – и я просто вырублюсь прямо здесь, рядом с его телом. Приходится встать – и снова идти неизвестно куда, следуя за запахом.
Однако след вскоре прерывается. Я останавливаюсь у дома – у жалкой лачуги, служащей кому-то домом, и слышу плач. Где-то рядом плачет ребенок.
Заглядываю в дверь. На полу сидит женщина, держащая на руках ребенка. Запах наполняет воздух, но это пахнет не от женщины, и не от ее малыша. Я снова принюхиваюсь, делаю шаг вперед, половица под моими ногами издает предательский скрип, и женщина испугано вскрикивает, оборачиваясь. Она вздрагивает от ужаса, прижимая к себе ребенка, и я понимаю, что действительно, очевидно, жутко выгляжу – ведь моя одежда измазана кровью.
Ребенок замолкает, издав еще несколько всхлипов, похожих на поскуливание маленького звереныша.
- Не бойся, - говорю я. – Я тебя не трону. И твоего ребенка тоже.
- Уходи отсюда, - шепчет женщина. – Я знаю, кто ты… но даже тебе тут оставаться нельзя.
- И кто же я?
- Ты Огненный Лис, - отвечает женщина, не глядя на меня. – Если ты пришел не за нами, то уходи скорее.
Даже тебе я не пожелаю этого…
- Чего? – Пропускаю мимо ушей ее «даже тебе».
- Тут пятнистая болезнь…
Ясно теперь, почему она так напугана. Но ведь она не знает, что мне не страшна ни их оспа, ни их чума. Есть более страшные вещи… Качаю головой, подхожу к ней поближе, заглядываю в лицо ее ребенка. Да, малыша уже не спасти… бедная женщина. Очевидно, она сидела с ребенком все то время, пока ее муженек развлекался, кидая камни в девушку на костре.
- Мэри умерла вчера ночью… Элфред так расстроился… - Ага. Конечно. Еще бы он не расстроился, тупая скотина. Да он еще и выпил на радостях, что избавился от лишнего рта в доме. - …пошел смотреть на костер. Я осталась здесь… - Она начинает плакать, раскачиваясь взад и вперед. Ребенок у нее на руках молчит, очевидно, ему уже все равно. – Осталась здесь с Джейн. Элфред ушел…. А мы остались. Он не вернется, я знаю…
Я тоже это знаю. Элфред сейчас лежит на грязных камнях мостовой, и его горло разорвано. Интересно, начнется ли теперь в Лондоне эпидемия оспы? Ведь неизвестно, скольким людям он успел передать заразу, прежде чем вернуться сюда.
- Не вернется, - подтверждаю я. Она не проявляет никаких признаков огорчения.
- Если про тебя говорят правду, и ты продал душу дьяволу, - медленно говорит женщина, - скажи, что для этого нужно сделать. Мне все равно, что будет со мной. Я хочу спасти Джейн.
Боже, почему ты не слышишь этих слов…
- Прости. Я не могу тебе помочь.
- Я знала это, - устало вздыхает она. – Тогда убирайся отсюда. И передай своему господину, что он так же жесток и бессердечен, как и бог, раз им обоим безразлично, что моя малютка умирает…
- Ты совершенно права.
Очевидно, что-то в моем голосе заставляет ее обернуться и посмотреть на меня. Потом она снова отворачивается и принимается укачивать своего ребенка. Я выхожу из этого печального дома, притворяя за собой дверь. Еще до заката солнца здесь все будет кончено, я это точно знаю. Маленькая Джейн умрет, как и ее сестра, не успев нагрешить, а мать повесится от горя.
Я видел это так же ясно, как вижу сейчас грязную разбитую мостовую.
Она верит, что после смерти попадет в ад, но это ее не волнует. Всем католическим святошам в изукрашенных рясах следовало бы присоединиться ко мне в этой прогулке… они многое бы увидели… а я вот уже насмотрелся, хватит с меня…
Спазмы скручивают тело, я хватаюсь за стену, чтобы не упасть, когти царапают поросший мхом камень, выдирая зеленые губчатые нити, и я падаю на колени. Больно… то ли из-за вони, то ли из-за чего-то еще, но меня все-таки выворачивает наизнанку, и кровь снова заливает мостовую, а в воздух поднимается металлический кислый запах. Противно и больно…
...но разве это боль – по сравнению с тем, что испытывает сгорающий заживо?
-
-
20.10.2006 в 07:18Я оборачиваюсь, избавляя его от необходимости бить в спину. Он утверждает, что не может сделать этого - но я знаю обратное. И не хочу сейчас так умирать.
- Тебя уже тошнит от собственной гнусности, да? – Спрашивает он. У него в руке шпага – длинная и острая, тяжелая испанская шпага. Рассматриваю гарду с рельефом в виде единорога…. Почему я даже не удивлен?
- Если ты пришел поговорить о моем самочувствии, тогда почему не здороваешься? - Слова слетают с моих губ без запинки, но это его не обманет. Он слишком умен.
- Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал. – Клинок поднимается к моему горлу. Он надеется, что я отступлю? Ни за что.
Я никогда не боялся смерти. Особенно сейчас… надеюсь, он понимает, какую услугу собирается мне оказать? Я уже сомневаюсь, что он так умен, как мне казалось раньше. Или сказывается возраст, и его прозорливость начинает отказывать?
- У меня даже нет оружия. Неужели ты убьешь безоружного?
- Она тоже была безоружна.
- Так это месть? – Прикидываюсь удивленным. Он злится. Он считает меня тупым животным… Как он прав. Но животные тоже могут чувствовать. Разве он этого не знает? Животные тоже могут хитрить. - Я думал, вы всего лишь наблюдатели… вы не должны вмешиваться в ход событий!
- Я не собираюсь перед тобой оправдываться, отродье!
- Если ты меня убьешь, это поставит тебя на оду доску с отродьем, подумай об этом.
Он не отвечает. В его глазах сверкает ненависть и уничтожающее презрение. Да, он тоже любил ее… ему тоже не повезло…
…он двигается быстро, слишком быстро, чтобы человеческий глаз мог проследить за его движениями. На секунду иллюзия исчезает, и я, словно со стороны, вижу эту картину – угольно-черный единорог, пронзающий длинным острым рогом дракона. Машинально стискиваю клыки, чтобы не издать ни звука, когда холодная кость втыкается в плоть.
Его рог рвет мою чешую так легко, словно она сделана из бумаги. Странно, но я почти не чувствую боли… только все тело мгновенно сковывает свинцовая тяжесть, и во рту появляется солоноватый теплый привкус…
- Слишком просто, - фыркает Единорог, отступая на шаг.
…пытаюсь удержаться за стену, но когти только бесполезно царапают мох, и я опускаюсь на землю – к его ногам. Он все еще смотрит на меня, и в его глазах все то же выражение. Ненависть. И торжество. Неужели Единороги так же отвратительны, как люди? Неужели ему тоже приятно смотреть на смерть? Не могу поверить…. После всех этих лет – не могу…
Он швыряет свою шпагу на землю с таким отвращением, будто моя кровь осквернила ее клинок, и я слышу звон металла о камень - издалека. Сердце стучит, как отбойный молот, и этот грохот перекрывает все остальные звуки.
Все еще не больно… просто трудно дышать… это плохо. Но кого я хочу обмануть? Он пришел, чтобы убить меня. И ему это удалось.
- Ты слишком долго жил среди людей, Единорог. Ты сам стал человеком. – Говорить тяжело, но я уверен, что он расслышит мои слова. Да, он услышал.
- Зато ты остался змеей, - говорит он, склоняясь ко мне. Его глаза горят чистейшей ненавистью. – Сколько еще жизней у тебя в запасе?
- Достаточно, - на этот раз кровь попадает в горло, меня душит кашель, и вместе с ним, наконец, появляется боль. Черт меня дернул вступить с ним в беседу… как больно… ну уж нет, я не буду скулить, не доставлю ему такого удовольствия.
- Когда-нибудь я лишу тебя последней.
- Спасибо тебе, Единорог…
Он уже уходит. Он не слышал последних слов, да я и не хотел, чтобы он услышал. Он действительно слишком вошел в роль человека, он отомстил за ее смерть, не подозревая, что сделал именно то, чего я от него ждал. Если бы не он, мне пришлось бы покончить с собой, а это было бы так трудно.
Я смотрю в небо. Все вокруг качается, и плывет, и неподвижным остается только солнце, мутно просвечивающее сквозь серые облака. Его лучи не греют, и холод все усиливается… я начинаю дрожать, но, вместе с этим, почему-то мне становится смешно, и я смеюсь – не обращая внимания на боль, рвущую тело на части, на то, что кровь течет по губам. Единорог, ты специально выбрал такую смерть?
Противоположность огня, сожравшего ее прекрасное тело?
Как ты романтичен, Единорог. Но я-то знаю правду… она любила все красивое…. Все романтичное, это так.
Но этого было слишком мало, чтобы привлечь ее внимание. Когда-нибудь я расскажу тебе об этом. Когда мы снова встретимся…
Становится темно – но ведь еще совсем рано… закрываю глаза. Не хочу видеть, как солнце разваливается на куски вместе с этим миром. Пора уходить… как быстро. Вот и конец Огненному Лису, он поймал свою последнюю ведьму в этом курятнике.
Я найду тебя. Я попрошу у тебя прощения. Знаю, ты простишь меня. У нас будет время исправить ошибки, которые мы оба совершили в этом мире.
В последнюю секунду мне становится страшно. А вдруг я ошибаюсь? И ты навсегда отвернешься от меня?
Ледяной холод окутывает тело, и откуда-то издалека я слышу протяжный вздох. Это Ноден, властелин Вселенной, дремлющий в вечной мерзлоте, вздыхает во сне… А я снова лечу вдоль Тропы, и впереди уже ждет новый мир - ничуть не хуже прежнего.
В этом мире меня ждет она. Но в этом мире все придется начинать сначала, новая жизнь среди новых людей.
Снова надевать маску. Снова притворяться кем-то другим. Снова лгать всему миру и самому себе.
Как мне это надоело… Эрга, ты слышишь? Ты когда-нибудь чувствовала то же самое?
Это имя… почему я назвал ее так? Разве это ее имя?
Ноден снова вздыхает внизу, и меня окатывает волна холода.
…как же я замерз. Поднимаюсь с земли, встряхиваюсь, высвобождаясь из пут сна. Опять мне снится всякая ересь…
Никакая не ересь, бесполезно себя убеждать в том, что это – просто кошмар, вызванный сном на холодной земле и излишком спиртного прошлой ночью. Воспоминания возвращаются... Надеюсь, хотя бы ты этого не помнишь. Надеюсь, вы оба не помните.
Ты никогда не спрашивала, откуда у меня этот шрам. Ты видела его – но не спросила. Если бы спросила, я не смог бы соврать, как врал другим – мол, напоролся в детстве на проволоку. Нащупываю шрам под одеждой, и, как обычно, от прикосновения к нему становится холодно. Единорог пометил меня тогда, и эта метка не стирается, в какой бы из миров Тропы я ни попадал. Метка, оставленная его ледяной ненавистью…
«Когда-нибудь я лишу тебя последней»… Что я почувствую, когда последняя жизнь покинет тело? Не знаю… наверное, ничего. Ведь не пугает же никого небытие, где пребываешь до рождения, почему же надо бояться небытия после смерти?
Я медленно иду вдоль реки, на востоке уже алеет рассвет. Костер на другом берегу давно погас, шумная компания разошлась восвояси. Утренний ветер легок и свеж, и его дуновение быстро отгоняет грустные мысли.
Эта жизнь не последняя – не последняя для нас обоих. А Единорог, и его мнение мне, в общем-то, безразличны.